Джулиан Барнс: «Почему я написал экстравагантнейшую, убийственную рецензию на свой собственный дебютный роман».

В октябре 2016 г. издательство Vintage Books выпускает новое издание дебютного романа живого классика британской литературы Джулиана Барнса «Метроленд». Снабжённая архивными материалами, письмами и предисловием автора, книга строго выверена – и стилистически, и композиционно – написана легко-иронично, не лишена скепсиса и здорового цинизма. Явный образчик постмодернизма, не раздражающего даже тех, кто последним просто пренебрегает.

Я был неуверен в себе, писать начал поздно, сразу взявшись за роман. Метроленд был опубликован, когда мне исполнилось 34.

А я трудился над ним лет шесть или семь. Долго держал в столе, давая читать друзьям, мнения которых были смешанными. Он меня тревожил, то нравился, то вызывал отвращение. Иной раз начинающие новеллисты ведут себя так, будто всем на свете не терпится услышать, что он им такого скажет новенького. Бывает, что так и случается: вдруг возникает желание услышать эту вашу историю, рассказанную новым голосом. В новой манере. Я был лишён подобной самоуверенности.

Вдобавок, целых 20 лет я читал серьёзные книги. У меня и мысли такой не было, что я смогу добавить что-то новое в сокровищницу мировой литературы, открыть что-то новое в человеке. Внести новизну в писательское мастерство? Я ни в малейшей степени не чувствовал себя способным сделать столь необходимый для меня первый шаг: взяться за писание романа, трудясь над ним, обрести веру в себя, и в конце концов «стать новеллистом», имея в зачёте единственный опубликованный роман.

Пока я писал и переписывал свой Метроленд, я показывал его только двум своим пишущим друзьям. Тот и другой поэты. И в этом, пожалуй, была моя ошибка. Мнение одного было весьма уклончивым, хотя в разговоре с нашим общим другом он распространялся о том, что я должен воздержаться от писания, чтобы впоследствии «об этом не сожалеть».

Другой внушал мне, что мне следовало бы прочесть Большие ожидания и вставить в текст «слезливую сцену». Я не сознался, что вряд ли читал Большие ожидания, ибо, во-первых, я действительно их не читал, а во-вторых, я не собирался вставлять «слезливые сцены». Тем самым я проявил некоторое упрямство, столь необходимое для всякого писателя.

У меня был всего один теоретический литературный агент, особа, которая составила до той поры всего один контракт – на переиздание, на пару со «слезливым поэтом», книги Холмана Ханта «Пре-рафаэлитизм и Братство пре-рафаэлитов», который почти сразу же утратил свою силу.

Точно таким же теоретическим были мой издатель; и это обстоятельство вряд ли придавало мне уверенность. Пятью годами ранее я участвовал в конкурсе на написание «рассказа с привидениями», организованном Тhe Times. Первые десять лучших вещей должны были быть включены в антологию, а по условиям контракта права на любое последующее полновесное произведение победителя перейдут в собственность господ из Джонатан Кейп (что скорее смахивало на шантаж, нежели на «сотрудничество с издателем»).

Как это водится, только одна из десяти участников конкурса, Пенелопа Фицджеральд, добилась скромного успеха, попав в антологию. Однако до меня так и не дошло, и вряд ли кто-то ещё, прочтя её рассказ, уверовал, что когда-нибудь в будущем она станет выдающейся британской новеллисткой своего поколения.

Я «закончил» роман – но это громко сказано, потому что, намучившись, я просто оставил его и отдал в Джонатан Кейп.

Спустя время я узнал, что оба консультанта, прочтя роман, отвергли его начисто. Но тут на меня свалилось неожиданное счастье: Лиз Калдер, тогда еще редактор Голланч, перешла в Джонатан Кейп. Она потребовала себе рукопись и оспорила вердикт консультантов. Лиз посоветовала мне существенно переработать третью часть романа.

Я подчинился, чувствуя при этом усталость от всей этой затеи. Она сказала, что довольна тем, как я перелопатил Часть 3, но неплохо было бы мне пересмотреть еще и Часть 2. Тут во мне снова заговорило упрямство. Я объявил, что решительно доволен Частью 2. На самом деле я более не был в силах подумать о своём романе (такие вещи постигаешь как писатель постепенно: пока ваша книга сидит у вас в голове, она всё еще годится для того, чтобы её улучшать и улучшать). Как ни говори, у меня всё же был контракт, и мне всё ещё светили обещанные 750 фунтов.

К 20 годам на моём счету был полновесный труд из разряда нон-фикшн: литературный путеводитель по Оксфорду.

Я отдал его маленькому издательству, которое в течение трёх лет каждые полгода помещало очередное объявление о его предстоящем выходе. Не выдержав, я составил письмо от имени Департамента Пустых Угроз с требованием: публикуйте или верните рукопись.

Рукопись вернулась ко мне раньше, чем угроза была отправлена. Что случилось бы, если Лиз Кальдер взяла бы, да и отвергла Метроленд? (начать с того, что у нас с ней не случилось бы такой длительной дружбы). Ведь другие издатели поступали точно так же?

Итак, в 30 лет с хвостиком – у меня на руках две готовые книги, обе не подлежащие публикации. Надо сказать, что параллельно я делал карьеру журналиста, и мне вполне следовало бы придти к выводу, что крупные формы и твёрдые обложки не для меня.

Литературная карьера зависит главным образом от трёх вещей: талант, упорный труд и – везенье (моё везенье пришло в нужный момент). Я убеждён, что именно так можно определить, что значит везенье – когда что-то нужное происходит в нужный момент.

И всё же при том, что моя книга вот-вот должна выйти в свет, я был, тем не менее, готов к провалу. Я знал все слабости моего романа (мы всегда их знаем). Поэтому в целях самозащиты я решил заранее написать самый что ни на есть экстравагантный и убийственный из всех возможных отзыв на мой Метроленд. Я поместил его в «Ежедневной Плаксе» за подписью Мэкки-Нож.

Он начинался так:

Жил да был один тип, которого звали чувствительный молодой человек. Временами ему присваивали большую букву, и тогда он назывался Чувствительным Молодым Человеком. В этом звании он процветал в тени Оскара Уайлда и, случалось, даже похлопывал его по плечу. Молодой человек писал романы. Но не потому, что ему было что сказать, а затем, что ему нравилось быть новеллистом. «Как прекрасно быть новеллистом», – думал он!

В этот момент в дело вступает Мэкки-Нож, который громит книгу за отсутствие оригинальности, живости, за пренебрежение к принципам модернизма. По-отечески признаёт, однако, что Барнсу нельзя отказать в элегантности стиля. Что ему порой удаётся блеснуть меткой фразой, и тут же отмечает, что французские словечки, которыми он щеголяет, не восполняют отсутствие воображения, а краткость книги не гарантирует от скуки.

Далее следовало заключение:

В былое время Чувствительный Молодой Человек, выпустив подобный роман, сгинул бы в полнейшей неизвестности, пописывал бы рецензии, довольствуясь винцом пополам с сельтерской, а перешагнув рубеж среднего возраста, принялся бы строчить письма в газеты, а старость провёл в клубе, не вылезая из кресла, где окончательно обнажился бы его беспросветный филистинизм, тщательно скрываемый в прежние активные времена. Пожелаем же мистеру Барнсу успеха в начале пути, который ему неизбежно предстоит.

Смысл моего «плана» состоял в том, что если кто-нибудь из рецензентов признает все недостатки, упомянутые Мэкки, я откажусь от мысли заниматься беллетристикой. Но, очевидно, мне повезло еще раз, благодаря тому, что в прежние времена, в 1980 году ещё жива была добрая традиция относиться со снисхождением к начинающим авторам дебютных романов.

По этой причине Метроленд избежал суровой критики и даже вышел в карманном издании. Выход романа освободил во мне психологический литературный спусковой крючок и к моему удивлению ко мне довольно быстро повалили новые идеи для написания следующих книг. По всей видимости, мне больше не грозила судьба остаться автором единственного романа. Поскольку я был еще тонкокожим и страшился читательского суда, опыт предварительной саморецензии продолжался, распространившись на мой следующий роман.

До того, как она меня встретила (Веfore She Met Me). (“Когда м-р Барнс теряет чувствительность, он делается вульгарным, явно увлёкшись звуками, исходящими из нижней части желудка. Как видно, он не способен усвоить истину, что всё, что происходит в жизни, совершается где-то посередине между «чувствительностью» и «пердежом»).

После этого я бросил заниматься мазохизмом.

Я никогда не перечитывал свой Метроленд. Но я люблю эту книгу. Во-первых, потому что она состоялась и продолжает жить. Она дала мне старт и внушила уверенность в себе. Во-вторых, я полагаю, что мне удалось добиться того, чего я хотел: возьмём традиционный Bildungsroman.

На следующей стадии его развития судьба героя романа кончается иначе, чем у бальзаковского молодого человека, который смотрит вниз на город, где ему предстоит искать своего счастья и, возможно, его добивается. Новый молодой герой продолжит свои поиски до тех пор, пока не потерпит неудачу (пусть не всегда ясно выраженную).

И третье

В 1981 году я и моя жена путешествовали по Китаю.

В нашей тургруппе оказалась немка, дама старше меня, пожалуй, на целое поколение. Она выросла в маленьком городке в Шварцвальде. Оказалось, что она читала мой Метроленд (по-английски разумеется).

И вот что она мне сказала: её взросление проходило «точно так же, как у меня». Я был поражён и обрадован.

Как читатель, я всегда знал, что если в книге содержится правда, то она будет продолжать путешествовать во времени и пространстве, независимо от языка, на котором она написана, пока, в конце концов, не найдёт своего читателя.

Но в этот раз я проследил этот путь в обратном направлении.

Перевела Ирина Вишневская

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>